Воспоминания, записанные Кирсановым Николаем Михайловичем  для  своих внуков

            Воевал ли дедушка? Да.  Но не так просто описать это. Война застала меня на практике после окончания третьего курса строительного института (МИСИ). До этого я участвовал в двух парадах на Красной Площади, как студент военной кафедры. В это время уже началось чувствоваться дыхание войны. Военкоматы начали призывать старших и посылать их на запасную границу, переводить войска из Монголии на запад. Германия завоевала всю Францию и такие страны как Бельгия, Голландия, Югославия. Мама - бабушка Нюша - спросила меня "Неужели будет война?", "Нет, считал я, Германия очень устала, и если будет, то через год, два".  Но оказывается, Гитлер решил сначала разделаться с Россией за год или два, а потом взяться за Англию. У нас об этом ничего не знали. Незаметно германские войска накапливались на границе. И вдруг как снег на голову — по всей западной границе 22 июня немцы перешли в наступление.

Я в это время работал на практике. Только 3 июля Сталин в своем докладе обратился ко всем почти с мольбой "Братья и сестры, мы в опасности!" В это время немецкие войска уже подходили к Минску. Была объявлена мобилизация в ополчение. У студентов была так называемая "броня", т.е. предполагалось, что лишь кончив институт можно идти в армию. Но в ополчение записывались все, кто может носить оружие — и старики 65 лет и мальчишки 16 лет. Некоторые попытались воспользоваться броней, но безуспешно.  Мы думали, что ополчение это только формальность. На самом деле 6  июля всех собрали и в ночь на 7 под утро всех строем вывели из Москвы. Запомнилась картина — из всех улиц западных концов густыми колоннами по числу районов (в Москве было 16 районов) идут ополченцы по направлению к западному фронту.

Предстояло пройти около 300 км. Пока все в разной одежде, обуви, без оружия. Предполагалось, что мы получим форму и оружие. В день проходили по 25 км. В моем рюкзаке, кроме бритвенного прибора было несколько горстей сухарей и особенно согревало душу и настроение мамино вышитое льняное полотенце и немного конфет. Плохо было с питьем, потому что все колодцы выпили — такая масса людей, и ведро постоянно опускается в колодец и сразу не набирается. Плохо было и с едой — с супом, обедом. Подъезжала кухня, скажем, раздавали еду, а остальные ждут. Не хватало первого, второго. На второе были обычно макароны. Почти к концу пути нас одели кое в какую форму, дали ботинки, пилотки и оружие — старые винтовки 1903 года, из которых стрелять было нельзя, так как они были просверлены, это были учебные винтовки, они хранились на складе и выдавались на время парада. В ополчение выдали их для "грозного вида" и еще штыки. Хороших винтовок не было в запасе. «Оружие добудете в бою!». Были и бутылки с зажигательной смесью (Коктейль Молотова). Нам захотелось опробовать их. Вечером отошли куда-то подальше, в овраг, что бы командиры не заметили, бросили пару бутылок, разбили о камень, но взрыва не было. Для таких бутылок требовался специальный авиационный бензин, а тут видно залили что-то другое.

На всем пути мы сделали порядка 10 остановок. Кое-где на станциях поручались строить какие-то препятствия для немцев. Копали рвы, делали препятствия, пилили деревья. В ночь на 2 августа где-то близко работал мотор и утром нас построили и сказали, что это были немецкие танки. Обещали раздать боевые винтовки и сказали, что нужно целиться в смотровые щели танков, что бежать от танков не следует, а нужно упорно в них стрелять. Мы приготовились ко всему, но наутро пришел командир, который скомандовал "Студенты два шага вперед". Это было неожиданностью. Мы уже настроились на отчаянные сражения с врагом, с танками, потому что все были молоды, полны сил и настроения на победу. Нас (студентов) посадили в машину, которая привозила оружие и патроны и из леса вывезли на Московское шоссе. Шофер сказал, что целый день немецкий самолет обстреливал всех, кто выезжал на это шоссе. В течение ночи мы, тем не менее, благополучно доехали до Москвы, нас было 6 человек студентов. На Москву в это время было несколько налетов немецких самолетов, витрины магазинов были заложены мешками с песком. На Садовой улице лежала 1-2 тонная бомба, которая не разорвалась. У нас в карманах лежало направление в пехотное училище или в военно-инженерную академию им. Куйбышева. Вот так счастливо для меня закончился поход в ополчение. Конечно, мы переживали, потому что это была не игра. Потом в кино мы видели, как большие группы ополченцев с поднятыми руками сдаются в плен...

Военно-инженерная академия называется инженерной потому, что занимается инженерными делами - саперное дело: минирование, устройство заграждений; строительство мостов и пр. На другой день я пошел в военкомат и меня сразу направили в Академию, а там уже были другие студенты нашего института, и мы отправились в лагерь академии. Всем дали хорошую форму, включая настоящие сапоги, и поселили в настоящие казармы с нормальным питанием (г. Нахабино под Москвой). Там мы приняли присягу и стали изучать минное дело, устройство огневых точек, препятствий, т.е. нас стали готовить на должность командиров.  Ко мне в лагерь приезжал папа. Так продолжалось до октября месяца. А 16 октября вдруг нас собрали и пешком (40 км) мы под утро с оружием в руках пришли в Москву.

Москву каждый день прилетали бомбить немцы, и в этот момент москвичи были рады увидеть хорошо организованную армию надежных защитников. На улице стояли встречавшие.  Немцы подошли к самой Москве очень близко. В воздухе плавали обрывки сожженной бумаги (жгли документы).

Нас поселили в Академии и небольшими группами (по 2-3 человека) отпускали домой попрощаться с родными. Помню перед самым выходом из дома (мама плачет, отец волнуется – сын на  войну уходит!), решил побриться. Мы жили на 1-й Мещанской (теперь проспект Мира, 3). Нервы на взводе, ну и сильно порезался. У меня была опасная бритва. Слез еще больше, все кинулись помогать. В общем, кровь остановили, поехал. Говорят, примета – кровь перед уходом на войну – останешься жив, но тогда я это не знал. Да и не до примет было. Предстояла эвакуация далеко на Восток. Пoдали товарные вагоны, в них сделали полки через каждые 60 см, чтобы в вагон входило 40 человек. Мы с товарищем заняли место на самом полу. Предстоял длинный путь, но не говорили, куда мы едем. Мы запаслись хлебом. На больших станциях нас вывозили в столовую, и стало известно, что направление - город Фрунзе, Киргизия.

Фрунзе. К нашему удивлению затемнения в городе не делали. Многое стало измеряться от того, что было в Москве и под Москвой. Начали заниматься в аудиториях, продолжали изучать минное дело. Там была обычная довоенная жизнь. Мы даже ходили на танцы, смотрели кино, как громят немцев под Москвой. Все рвались и мечтали участвовать в битвах. В апреле - мае нам присвоили звание лейтенантов и сказали, что мы поедем на фронт командирами. В это время проходила Сталинградская битва (июль 1942 - февраль 1943). Наши войска окружили 900 тысячную армию немцев, а нас терпеливо держали в запасе. Но вот отдали приказ ехать в Москву. Наконец-то! Мы со слезами на глазах вернулись в нашу дорогую Москву. Теперь, уже как молодые лейтенанты, мы получили направление в части. Вспоминается, как меня провожал папа, он уже был старенький, но провожал до самого поезда. В Калуге была остановка, я вышел и вдруг встретил студентку из нашего института (Артемьеву Иларию Николаевну), которая была одета во все военное. Она с санитарным поездом везла в Москву раненых. Она очень обрадовалась и обещала, что если ранят, то она "по знакомству" отвезет в Москву. Мы обменялись адресами, она своим санитарным поездом, я номером части.

Теперь мы были командирами саперных взводов. Поселили меня в землянку с тремя другими командирами. Все мои солдаты были "старыми" или точнее сказать в годах, я был самый младший среди них. 

Первый бой на реке. Мой взвод наводил мост для артиллерии, каждый солдат старался выкупаться в реке, потому что тому, кто попал в воду  давали 100 гр водки (зима). Ночевали в лесу. Для этого связывали вершинами 4-5 елок и внутри разводили костер, к которому мои солдаты уступали место - "для товарища лейтенанта". А утром надо было бриться и завтракать на морозе. Мне завтрак приносил дневальный, солдаты же ходили на кухню сами. Все ко мне относились с уважением, в то время, кстати, ввели погоны.

Вскоре нас отвели на пополнение. Здесь интересно, что эта операция была поручена мне. Ночью без дорог и освещения нужно было найти землянки, которые остались после предыдущих частей, мне, городскому жителю! И я их нашел, почти за 40 км от шоссе, в лесу.

Передышка составила почти несколько месяцев. Я каждый день со своими солдатами проводил упорное и настойчивое обучение саперному делу. Сделали из дерева модели мин, и с завязанными глазами каждый должен был разминировать, чтобы не произошла ошибка. Как говорят, саперы ошибаются в жизни один раз. (примечание - дедушка был великолепным учителем, его солдаты не подрывались, более того его репутация спасла ему жизнь). Готовились делать проходы в колючих заграждениях, я обучал всех работать с топором. К концу августа нас вывели из леса и поставили задачу сделать проходы через немецкие окопы. Немцы укрепили свои позиции, поставили много мин, сделали колючие заграждения. Я знал, что квалифицированно эту работу могу сделать я и еще два солдата. Встать в полный рост не удастся. Я ползком с кинжалом в руках через каждые пол метра прощупывал (разминировал) мины, а два моих солдата по бокам забивали деревянные колышки. Трудно было разминировать наши мины, были и деревянные – такие можно было только взрывать, немецкие же, выполненные исключительно качественно (латунные детали, полировка), были удобнее. Интересно, что некоторые мины были без взрывателей. То ли работал антифашист, то ли немец перестраховался, боясь взорваться сам, просто закопал мину, без взрывателя она точно не взорвется. Чтобы обезвредить мину, нужно было каждую поставить на предохранитель. И так с 3 утра до 5 утра. За 2 часа я прополз до немецкой передовой, и тут же через проходы хлынули пехотинцы. Немцы не ждали этого и стали сдаваться. Я подсчитал, что обезвредил до 50 мин. Пехотинцы рванулись дальше, а я со своими саперами стал потихоньку их догонять. Взяли двух пленных, которые не понимали, что такое «танки», меня (все знали, что я студент) вызвали в командирскую землянку, и я перевел — «панцерваген». Они были смертельно напуганы, тряслись от страха,  и меня, единственного, кто хоть немного говорил по-немецки, спрашивали – «Нас расстреляют?».  30 км наша пехота прошла за один день, потом все это повторилось (все происходило в Смоленской области, левый край около дороги Москва-Варшава). К вечеру (второго дня) у нас были большие потери и на высоту, которую нужно было взять, некого было послать. Комбат решил послать в бой саперов, хотя он не должен был это делать. Вызвал меня и сказал  "Нужно взять высоту". Ночью можно было бы идти в полный рост, но под обстрелом опасно. Противник обстреливал из минометов - удушливый газ от дыма трудно было переносить. Мы решили зайти с левой стороны, и это оказалось удачным. На высоте стояла самоходная пушка и мы, саперы, несколько человек испугали немца.  Он сделал несколько выстрелов в нашу сторону и "дал тягу". Сильный взрыв был рядом. Меня подбросило вверх, и я потерял сознание. Ранение было сильным -  в правую ногу и левую руку (осколочное ранение), и я потерял сознание. Ранения на руке и ноге были открытыми, т.е. показались сахарные кости.  Один из осколков завяз в записной книжке рядом с сердцем, многие другие выходили потом из рук и ног даже через 40 лет после войны. Идти, конечно, я не мог. Около полудни двое солдат шли мимо, увидели меня и сказали "Да это же наш лейтенант, хороший парень, давай вытащим". Положили меня на плащ палатку и потащили с поля. Я все боялся, что нога (раненая) оторвется, и держал ее рукой, а нога болталась на связках. Отвезли меня в санитарную часть. По дороге страшно хотелось пить (потеря крови), но мне не давали, боялись, что это полостное ранение. Так я оказался в госпитале. Закончилась моя военная эпопея. 9 месяцев я лежал в гипсе (город Киров), потом Москва. Долго ходил на костылях. Вернулся в родной институт. Рана на ноге долго давала о себе знать. Приходил после лекций домой - выливал из сапога кровь...

О войне вспоминать не люблю. А снится она мне часто. Это страшные сны. Очень много покалеченных, очень много погибло хороших, замечательных, молодых, полных здоровья и жизни людей. Запомнил красивого молодого офицера, (подтянутый, весь в ремнях, кобура, трофейное оружие, ордена и медали), который, желая показать свою удаль решил пройти по минному полю без саперов. Его останавливали. И ведь необходимости не было. Не было боя, действий никаких не было. А он все кричал "Трусы!", но через минуту раздался взрыв, и все было кончено. Помню молодую медсестру (или связистку?), которая решила собрать цветы на минном поле (ее тоже предупреждали!), она выжила, но ногу потеряла. Помню хитрые немецкие ловушки-мины, когда заминировали сарай, а взрыватель привязывали к кружке на столе. Помню ошибки саперов. Присоединяют провод, но зачищают провод плохо. Издалека запускают взрыватель. Взрыва нет. "Надо пойти посмотреть, что там". Идут. Смотрят. Но тут-то и раздается запоздалый взрыв... Контакт сработал. Помню окопный холод. Грелись табаком. Я не курю, но на войне курил. И спиртом грелись после ледяных ванн при строительстве переправы. В моем взводе были люди различных профессий. Кажется даже, что всех профессий. И часы починить, и баньку срубить в лесу, натопить и уже через час-другой можно париться! Помню здоровяка Медведева, молодого учителя, в тыл к нецам шли (точнее ползли) вместе, а назад - его нет. Мы уже знали - немцы взяли языка. Делали они это виртуозно. Мешок на голову, и все. Поэтому друг друга предупреждали - "Если меня потащют - стреляйте, не жалейте". Все знали о зверствах фашистов. Помню тех, кто перед боем прощались и просили что-нибудь родным (маме, жене) передать. Почему-то они в этом бою и погибали. Особенно трудно было воевать семейным, они страстно ждали весточек из дома, старались себя беречь. Мне было легче. Я не был женат. Маму, конечно, я жалел. Но очень тяжело было смотреть на солдат или офицеров, получивших плохую весть из дома. А дома был голод. Нас хоть и плохо, но кормили. Выдавали и табак. Я потом его менял на сахар. Запомнилась американская тушенка. Очень она нас выручала. Из госпиталя я домой привез и продукты. Контраст "тыл-фронт" был большой. Родители жестоко голодали...

Записано 6-9 мая 1996 года. Воронеж. (Редакция - 2007,2013г,2023г. М.Н.Кирсанов)